Католики оправдывали жестокие гонения на катаров тем, что это не просто ересь (т.е. религиозные взгляды, расходящиеся с ортодоксальной догматикой), а «антиобщественное, негуманное и социально опасное явле-ние». Анн Бренон, современная исследовательница катаризма, в своей рабо-те «Катаризм и семья в Лангедоке XIII-XIV столетий» утверждает: это мнение противоречит фактам.
В этом очерке я расскажу, каково было настоящее отношение катаров к семье и обществу и как оно влияло на социально-нравственный климат в тех областях, где катаризм имел широкое распространение – прежде всего в Окситании.

Прежде чем обратиться к фактам, остановимся на религиозных взгля-дах катаров, относившихся к семье. Вот что пишет А.Бренон:
«Таинство брака было для них (катаров) одним из таинств «лживой католической церкви», которое катарские проповедники от-вергали особенно категорично. Эта глубокая оппозиция браку как та-инству была главной чертой многих христианских диссидентских дви-жений, начиная с 1000 года — с того времени, когда Грегорианская реформа учредила браки среди мирян, благословляемые священника-ми, и тем самым институализировала «вмешательство Святого Престо-ла в матримониальные дела».
Мнение, что целомудрие является признаком чистоты или дока-зательством чистоты, так же старо, как и само христианство. Ему при-давалось особое значение в раннем Средневековье, когда многие мо-нахи любили в возвышенных тонах теоретизировать о своем статусе девственников, возвышающем их на шкале добродетелей и ведущем прямо в небеса. В такой ситуации установление «христианского брака» давало мирянам надежду на спасение несмотря на недостойные усло-вия жизни».

В подобном христианском ригоризме легко усмотреть определенное пренебрежение к институту семьи. Для католических богословов-монахов мирянин-семьянин был своего рода «человеком второго сорта». Как несмыс-ленное дитя, пребывающее во власти страстей, он нуждается в тотальном патронаже церковного института. Его спасение – только в беспрекословном повиновении клирикам и следовании официальному культу.
Положение средневекового европейца в этом смысле можно сравнить с образом «идеального советского гражданина» эпохи Брежнева. Никого не волновало, что он думает на самом деле. Важно было, чтобы во всех своих внешних проявлениях он полностью поддерживал официальную идеологию и следовал «политике партии». Пространство для «маневра» полностью ис-ключалось, а любая попытка уклона приводила к репрессиям. В СССР эту надзорно-карательную функцию исполняло ГПУ. В тоталитарной империи римских пап – монашеская инквизиция.

При этом у католиков отношение к плоти было значительно мягче, чем у катаров. Плоть признавалась богосотворенной, присущие ей желания – более или менее законными (только при условии подчинения римской дог-ме и обрядовой практике). Однако следствием даже такого «мягкого» отно-шения были сегрегация общества и насаждение в умах эсхатологического страха перед адскими муками, приводившего к различным формам невроза (в т.ч. социального) на религиозной почве.
Очевидно, у катаров, известных своей строгостью, все было еще ужас-нее?
«Катары… приписывали присущие плоти функции и желания дьяволу, назвав ее «плащом из шкуры» (ц.-слав.: «кожными ризами») или «телесной тюрьмой», которая создана дьяволом, князем мира сего, и которая призвана улавливать души, на самом деле являющиеся анге-лами, падшими из Божьего рая в этот мир» (А.Бренон).
Однако исследователи отмечают следующий парадокс. Да, взгляды ка-таров на мирскую жизнь были где-то даже более строгими, чем у католиков-монахов. Но одновременно в тех областях, где катаризм господствовал, светское общество и семья процветали.
В чем здесь тайна?

Тайна – в характере религии.

Церковь «первородного греха» и церковь «первородной непорочности»
В римском католицизме оправдание души строилось на ее формальной принадлежности к институциональной церкви. Однако церковь эта счита-лась христианской, а значит провозглашала абсолютный приоритет духа над плотью. Для большинства людей такого приоритета невозможно достигнуть своими силами. Этот факт вызывал невротическую реакцию: католики ока-зывались заложниками жестоких аскетических требований, следовать кото-рым нереально. Отсюда – известные в средневековом католицизме случаи массовой религиозной экзальтации (нездоровый, невротический всплеск аскетических усилий) или формальное следование обрядам при общей по-давленности спиритуальных устремлений.
Так закладывалась основа для тоталитарного сознания. Римская цер-ковь создавала в обществе психологический стереотип «вечного неудачни-ка» – тем самым укрепляя свои патерналистские позиции. Неудачник, ко-нечно же, нуждается в авторитетном пастыре, который возьмет на себя проблему его спасения.
Совсем иначе было у катаров. Их аскетизм не был самодостаточным и не приводил ни к каким извращенным формам, потому что тема спасения не была для катаризма первичной. Первичной была тема любви.
Да, вера катаров констатировала несчастное положение человеческой души, скованной плотью, «темницей духа». Но, будучи истинными последо-вателями Христа, катары верили в силу Его любви. Они имели положитель-ный вектор духовного устремления, которого были лишены католики. И это накладывало особый отпечаток как на религиозную, так и на общественную жизнь.
Если католицизм того времени можно назвать религией «великого за-прета», то катаризм являлся религией «великого разрешения». Религиозная идея Рима строилась на том, что человек – носитель первородного греха, от которого не сможет освободиться, пока Бог не освободит, а это будет толь-ко на Страшном суде (после которого большинство грешников все-таки от-правится в ад). Катары, в отличие от этой пугающей доктрины, исповедова-ли веру в «первородное совершенство» человека. Грех – тяжелое, но не фа-тальное повреждение, причиненное ему дьяволом. Освободиться от него не только нужно, но и можно, и не «после Страшного суда», а лучше бы сейчас. И катары предлагали действенные методы и способы такого освобождения (о них – в следующем очерке).
Самое главное для нас – в этом различии. Католическая точка зрения заставляла опасаться человека (как носителя и источника скверны), ставить его где-то недалеко от дьявола и в конечном счете осуждать. Именно так, по версии Рима, относится к человеку Бог. Катары придерживались прямо противоположного: человека подобает любить и оправдывать несмотря ни на что. Помнить о его тайном божественном достоинстве и всячески спо-собствовать проявлению последнего. Так действует, в понимании катаров, Бог любви.

Традиционное мнение о катарах базируется на «перекручивании», чрезмерном акцентировании одних их представлений в ущерб другим. По-этому прежде чем говорить о духовных предпосылках огромного влияния катарской религии, уделим внимание фактам.
Вопреки клевете инквизиции, катаризм был в полном смысле слова се-мейной религией. В «еретическую веру» обращались целые кланы и поселе-ния. Это касается как низшего сословия, так и аристократии. Вера быстро стала наследственной, «семейной традицией», по выражению А.Бренон. Ис-следователи отмечают очень мало случаев отдельных, изолированных ве-рующих. «Только в некоторых случаях мы наблюдаем семьи, разделенные по религиозному признаку. Но такие случаи скорее исключение, чем правило. Очень часто происходит так, что одни и те же верования разделяют не-сколько или (чаще всего) большинство членов семьи, так что можно даже говорить о катарских семьях».
Удивительное явление, если учесть, что катары отрицали святость ка-толического брака. Однако вполне понятное, если помнить, что превыше любых обрядов катары ставили любовь.

Добрые Люди (посвященные катары, следовавшие совершенному об-разу жизни) несли народу учение любви и распространяли вокруг себя ее обаяние. Именно это становилось главным мотивом всех их начинаний. Ка-тары, конечно, очень любили рассуждать о том, что создателем и властели-ном этого несовершенного мира является дьявол. Но они всегда утверждали при этом: есть иной мир, мир любви. Он бесконечно превосходит «овечий загон» мира сего, в который «рекс мунди» ввергает все новые и новые души. Он достоин того, чтобы стремиться к нему – и он может быть достижим еще при этой жизни. Дело в том, что мир любви больше, безусловная власть любви сильнее жестоких законов века сего.
Аскетическая практика катаров была направлена именно на всемерное возгревание в душе божественной любви. Катарский Совершенный не похо-дил на католического унылого аскета. Плодом его самоотречения было не ожидание «вечного спасения» в непонятной перспективе, а доброта и мяг-кость нрава, создававшие вокруг него притягательный ореол.
Именно это обстоятельство, эта видимая воочию плодотворность ду-ховной жизни, была основным мотивом, заставлявшим людей вступать в общины катаров. Не случайно современные исследователи говорят о ката-ризме как о «доступной религии». Имеется в виду не доступность вероуче-ния для темных необразованных крестьян, а доступность божественного одухотворения, которого не знала Римская церковь.

Семья и монастырь

Историки отмечают, что провинции, охваченные движением катаров, изобиловали монастырями. Городские и сельские обыватели превращали в монашеские обители собственные дома. Дети, выросшие в катарских семьях, охотно принимали обеты и уходили в общины. Но чаще бывало наоборот: сначала обращались в веру родители, а затем их примеру следовали дети и родственники.
Историки приводят множество фактов, потрясающих воображение.
«Мать и отец, довольно часто вместе, решают принять монашеские обеты. Намного реже встречаются случаи, когда отец один решает стать монахом. Хотя примеры жены, самостоятельно принимающей такое реше-ние, встречаются чаще» (А.Бренон). При этом принятие обетов (в отличие от католической практики) вовсе не означает полного разрыва семейных связей. Ставший на путь совершенства не забывает своих ближних.
«У многих семей верующих… по крайней мере один близкий родственник принадлежал к катарскому клиру. Многие верующие при-знаются в том, что их мать, сестра или дядя были «еретиками», что оз-начает служителями катарской Церкви».
«Из 388 жителей городка Сан-Мартин-Лаланд 158 были верую-щими, как женщинами, так и мужчинами. Из них 16 принадлежало к аристократии, 40 были богатыми горожанами, 16 – ремесленниками, 5 – слугами и 81 – скорее всего крестьянами. Еще 15 человек были Доб-рыми Мужчинами и Женщинами (т.е. принесшими обеты – Л.Б.): 2 из них принадлежало к аристократии, 9 – к богатым горожанам, 1 ре-месленник и 3 крестьян. Пропорция мирян и монахов у катаров, таким образом, была 10:1, т.е. почти каждая семья имела хоть одного чело-века среди Добрых Людей».
«Уйдя от мирской жизни, диссидентские монахи и монахини – бабушки, дяди и часто тети — живя в другом месте, тем не менее, про-должали играть активную роль в религиозной жизни своей семьи. Среди семьи совладельцев Ле-Ма-Сент-Пуэлль фактически каждый (сыновья, дочери, невестки и зятья, внуки, племянницы и племянники – за исключением одного из сыновей, ставшего католическим священ-ником) регулярно виделись и приглашали к себе бывшую главу семьи Гарсенду и ее дочь Гайлларду, ставших Добрыми Женщинами. Они ели и беседовали с ними в общинном доме, где те жили, а Гарсенда даже на какое-то время оставляла свою общину, чтобы ухаживать за своим больным внуком…
Бабушки, принявшие обеты, нередко забирали с собой своих внучек и даже внуков, чтобы воспитывать их в своей вере...
Тети, очевидно, проявляли особую активность. Они нередко за-бирали с собой племянников и племянниц, которых воспитывали в общинах. Это подтверждается очень многими показаниями...
Без сомнения, в этом был также социальный и экономический смысл. Девочек кормили, поили и давали им крышу над головой ка-тарские религиозные общины, а они помогали Добрым Женщинам. Это облегчало бремя семьи. В то же время они получали там «хорошее образование», как религиозное, так и общее. Тети не забирали их с со-бой для того, чтобы они проходили религиозное обучение неофитов: скорее, так поступали матери, принявшие монашеские обеты и заби-равшие с собой дочерей» (А.Бренон).

В этих описаниях нет и намека на какую бы то ни было принудитель-ность. Да, приводятся примеры семейных скандалов, когда катарские обеты желал принять один из супругов, а другой был явно против. Но число их было невелико. Гораздо чаще семьи составляли своего рода «внешний круг» общин Добрых Людей, находясь с ними в тесном симбиозе и служа друг дру-гу.

Авторитет любви

На перечисленных примерах (а это лишь малая их часть) мы видим, что катарские посвященные в обществе Окситании пользовались исключитель-ным авторитетом. Но это не был тоталитаристский авторитет католическо-го клира, освященный абсолютизмом папы. Скорее, Добрые Люди были для народа как бы семейными старейшинами – такое положение в семье зани-мает добрый и мудрый старший член рода. Все могут прибегнуть к его сове-ту или любовной поддержке, и он никому не откажет.
Это удивительно. Учитывая, что катарская Церковь проникла очень глубоко в общественную жизнь (едва ли не в каждой семье был представи-тель катарского клира), можно сказать, что присутствие этой Церкви в Ок-ситании превратило все общество в единую семью.
«Фактически можно говорить о семейных связях с катарской Церковью и внутри этой Церкви. Эти связи были очень тесными, даже во времена репрессий. Сама структура катарской Церкви и ее деятель-ность ясно демонстрировали поощрение таких духовных связей и бли-зости... Если кто-то решался избрать катарский вариант христианской веры, то это вовсе не приводило к разрыву социальных и эмоциональ-ных связей с их семьями. Как целые семьи присоединялись к катарской Церкви, так и Церковь входила в семью» (А.Бренон).

Здесь нельзя не сказать о том громадном влиянии, которое истинная религия способна оказать на общественную жизнь. Сегодня католицизм (и не он один – то же можно сказать и о православии, и об исламе в тех стра-нах, где эти религии являются распространенными) много говорит о про-блеме семейных ценностей и о миссии религии в укреплении семьи. Но сей-час, как и тогда, эта миссия понимается исключительно как идеологически-обрядовое подкрепление, так сказать, высшая санкция со стороны церков-ного авторитета. Но кто в нынешнем секулярном обществе нуждается в по-добной санкции?
Катары действовали иначе. Они не признавали права Церкви на авто-ритетное санкционирование чего бы то ни было. Это, говорили они, инст-румент из арсенала «князя мира». Добрые Люди исповедовали духовный подход. Они личным примером создавали в обществе эмоциональную атмо-сферу, которая сама по себе поощряла крепость семейных уз.
Святость семьи, таким образом, базировалась не на догматическом по-становлении, а на понимании, что семья – такое же место проявления бо-жественной любви, что и любая сторона жизни Доброго Человека. Вся его жизнь подчинена действенному восприятию этой любви. И когда она явля-ется, она наполняет собой и семью, и весь мир – который также превраща-ется в единую семью, связанную доверительными эмоциональными узами.

Такой подход исключал всякое проявление ксенофобии и религиозно-го фундаментализма*). История свидетельствует, что нередко в рамках од-ной семьи уживались катарские посвященные и ортодоксальные католики. И не первые, а именно вторые в этом случае являлись инициаторами кон-фликтов на почве религиозной розни.
Вообще надо сказать, что катары относились к католикам гораздо бо-лее толерантно, чем католики к катарам. Эта позиция вытекала из духа их учения.
Катары считали, что плоть греховна, но все души созданы благими. Как дьявол является клеветником человеческих душ, так Бог является их оправ-дателем, и в эсхатологической перспективе последнее слово останется за Богом. А это означает, что рано или поздно все души будут спасены – даже если в данное время они, попав под воздействие «князя тьмы», исповедуют его ложную веру. Пейре Отье (катарский Совершенный, сожженный инкви-зиторами в Тулузе в 1310 г.) даже о своих палачах говорил, что их ожидает спасение. «Они скрыли послание Евангелия, в том числе и от самих себя. Но когда-нибудь они его откроют, как это было со св. Павлом».
Католические аскеты жили в богосотворенном мире, населенном ужасными грешниками, слугами дьявола. Катары воспринимали мир иначе: сотворенный дьяволом, он, однако, населен Божьими душами, воплощен-ными ангелами.
Такая добрая позиция создавала благоприятный общественный климат в тех регионах, где получал распространение катаризм, и в свою очередь привлекала новых последователей в катарскую Церковь.

Благородная вера Добрых Людей

Все это объясняет, почему катаризм пользовался такой устойчивой поддержкой в обществе. Лишь целое столетие упорной и жестокой борьбы позволило папству сломить его. Люди, близко знакомые с катарами, попро-сту любили их. Папский престол и мечтать не мог о подобном отношении к себе.
Дело в том, что катарство (опять же, в отличие от Рима) было чест-ной религией. Катарские посвященные учили тому, что знали на собст-венном опыте. Сами не вели двойной жизни и никого к ней не принуждали. Их религия заключалась не в исповедовании догматов (весьма далеких от повседневной жизни и никак ее не питающих), а в экзистенциальной прак-тике, которую каждый мог ощутить на себе, придя в катарскую общину.

Итак, в глазах окситанского общества XII-XIII века катары были людь-ми а) безусловно благородными, чуждыми двуличия католиков; б) людьми истинно духовными и бескорыстными, свободными от стяжательства; в) людьми большой духовной силы, демонстрирующими совершенный образ жизни, впечатлявший мирян; г) людьми, в среде которых царила замеча-тельная любовь, распространявшаяся далеко за пределы их общин и ощути-мая во всем, что говорил или делал истинный катар.
Существование и близость столь совершенной Церкви наполняло мир духовным энтузиазмом и оптимизмом. Мир вообще нуждается в близости подобного совершенного сообщества. Ведь в каждом человеке (и это пони-мали катары) живет полуосознанная тоска по идеальной жизни, по абсо-лютной справедливости и безусловной любви – по той самой «божествен-ной Отчизне», которой нет в этом мире, но которая так желанна. Человек имеет право на эту мечту и право обрести ее осуществление. И катары не просто учили о ней – они воплощали ее в своей жизни.
Вот почему средневековое общество было так благодарно катарам и чувствовало себя им обязанным. Рыцари и крестьяне Лангедока, поднимаясь на вооруженную борьбу против Рима в защиту «катарской ереси», были движимы не «религиозным фанатизмом», а именно этой благодарностью. Рим покушался на замечательный идеал, воочию осуществленный катарами. А взамен предлагал свою диктаторскую жестокость, свой идеологический прессинг и свой страх перед геенной огненной – наверное, то единствен-ное, что может дьявол предложить взамен божественного совершенства и любви.

В предыдущем очерке мы указали как факт: состояние религиозной элиты прямо влияет на состояние общества.
Фарисейство и безнравственность католического клира фатально по-вредили общественной этике и мировоззрению, породив не изжитый до сих пор духовный кризис.
То же самое, но с обратным знаком, можно сказать о катарах. Наличие в обществе высокодуховной, благородной и совершенной духовной элиты самым благоприятным образом сказывается на всех сторонах социальной жизни.

Присутствие Добрых Людей в обществе и в семье создавало те особые эмоциональные связи, узы любви, доброты, участия и взаимного служения, которых так не хватает современной цивилизации. Можно сказать, что ду-шевная сухость, поразившая современный мир, во многом является следст-вием победы, которую тоталитарный католический Рим одержал над катар-ской Церковью любви.
В католическом «Pax Romana» любовь не являлась базисом религиозной жизни. Все строилось на внешнем авторитете клерикальной власти, а эмо-циональная сфера, лишенная внимания и подпитки, со временем выхолащи-валась.
Именно эту проблему безуспешно пытается решить современный Вати-кан, забывая о том, что некогда он же ее и породил. Об этом мы подробно поговорим далее, в очерке «Церковь любви и день сегодняшний».

«Вы – боги»

Да, скажет иной читатель, все это превосходно. Но остается фактом, что катары придерживались крайне отрицательного взгляда на институт брака и проблему продолжения рода. Как совместить это с положительной ролью для общества и семьи? Ведь если все примут для себя катарские доб-родетели, жизнь на земле прекратится спустя уже одно поколение.
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо подробнее остановиться на религиозных взглядах и практике катаров.

Не в силах сами себе объяснить любовь, царящую в катарской Церкви, и саму притягательность ее для миллионов, инквизиторы-теоретики (думаю, вполне искренне) подозревали за всем этим сексуальную подоплеку. Только это, думали они, может так привлекать толпы грешников, которыми, несомненно, является большинство немонашеского общества. Ведь средний че-ловек, в представлении монаха-богослова, движим единственно «похотью плоти, похотью очей и гордостью житейской». Очевидно, именно это и давали катары – сии «апостолы сатаны», по выражению Бернара из Клерво.
Вот откуда все рассказы о «ритуальных совокуплениях» на тайных собраниях катаров и о нечестивых обрядах вроде целования кошачьего зада. Все это не что иное, как измышления римской пропаганды, не находящей иной причины для спиритуального энтузиазма, охватившего «еретические» области средневековой Европы.
В противовес этой мизантропической доктрине катары исповедовали благородно-возвышенный взгляд на человеческую натуру.
Человек сотворен Богом как совершенное существо, утверждали они. Его материальный, плотской состав – лишь внешняя оболочка, сотканная дьяволом в попытке лишить силы это божественное совершенство. Безус-ловно, диктат плоти порабощает внутренние силы человека. Физические потребности вынуждают заботиться о материальном пропитании; желание комфорта заставляет искать соответствующих благ, недостижимых без фи-нансового богатства (отсюда – корысть); тревога за имущество, жизнь и благополучие себя и своих близких приводит к борьбе за власть, которая дала бы необходимые гарантии, и т.д. Живя на земле, человек зацикливает-ся на этих земных аспектах – но земная жизнь не вечна. И на пороге смерти божественное существо, забывшее и не успевшее реализовать свой божест-венный потенциал, оказывается «у разбитого корыта». Там, за порогом, – иная жизнь. Но у того, кто не знает ее законов, она вызывает лишь живот-ный ужас.
Заслуживает ли человек такой судьбы? – спрашивали себя катары. От-вет был очевиден. Именно с этим ответом и пришел на землю Христос – Сын Божий, посланник Царства Небесного. «Вы – боги», – напомнил Он слова из Писания. Но Божество лежит за пределами суетных устремлений этого мира.

Девство как универсальная концепция

Историки определяют катаров как «религиозный орден кающихся мо-нахов и монахинь, следующих правилам апостольской жизни» (А.Бренон), и они правы. Что же представляли собой правила, определявшие жизнь этого ордена?
Для верного понимания вопроса сразу необходимо отвлечься от пере-числения ритуальных особенностей религии катаров. Да, верующий должен был следовать определенным ритуалам и нормам: принимать догматы рели-гии, участвовать в таинствах и совместных молитвах, знать «символ веры», ритуально приветствовать представителей клира. Но все это – внешние проявления религии. Мы говорим о них как о производных, а не опреде-ляющих.
«Обеты нужны для несовершенных, чтобы сдерживать их страo-стные порывы. Совершенные же не нуждаются ни в каких регламентах и сковывающих правилах. Их внешние узы развязаны сладчайшими узами духовной любви...» (блаж. Иоанн)
Что же являлось определяющим в жизненной позиции катара?
Прежде всего (и на это в первую очередь указывают все свидетельст-ва) это был обет безусловного девства. Однако катары понимали девство не так примитивно и вульгарно, как католики. Для римских ортодоксов девст-во заключалось лишь в целибате – отказе от половой жизни. Можно ска-зать, что католики вообще были зациклены на сексуальности (в отличие от катаров) – зациклены, впрочем, совершенно бесплодно.
Катары понимали девство весьма широко, как универсальный образ жизни, позволяющий реализовать божественный потенциал человека даже находясь в этом мире. Для этого, учили они, Бог дарует необходимые сред-ства – в первую очередь таинство Консоламентума (утешения).
Девство не в отсутствии сексуального соития как таковом. Оно – в полной перемене внутреннего состава, в телесном изменении. Одухотво-ренная плоть прекращает быть орудием дьявола и уже не порабощает душу – предстоит лишь сбросить ее оболочку при переходе в Божественный мир, чтобы продолжить жизнь в иных, небесных телах. Эти тела в «свернутом» виде присутствуют в человеке – необходимо развивать и питать их.
Катарское девство предполагало полное воздержание от всего, что способно «оплотнять», «оземленять» духовный состав. В первую очередь это, конечно, касается плотского акта – специально созданного дьяволом при грехопадении Адама и Евы и привязанного к функции продолжения рода. Плотское соитие (и даже все связанное с ним: желания, движения организ-ма и работа его внутренних желез) катастрофически ослабляет проявлен-ность духовных тел. Так же вредна любая пища животного происхождения (мясо, рыба и продукты, происходящие от совокупления: молоко, яйца, мас-ло, сыр) – она умножает плотской состав. Вообще, материальное питание следует ограничивать – замещая его питанием духовным, получаемым от Ду-ха Святого в Консоламентуме.
Те же аскетические правила касались более тонких материй. Плотско-го не только нужно не употреблять – его нужно и не желать. Тем самым от-секаются все неизбежные для земного человека беды: корысть, зависть, ревность, чувство неудовлетворенности, сексуальное влечение, страх, жаж-да власти… Все это преходяще и лишь привязывает человека к порядку ми-ра. Катары жили в системе желаний и стремлений не менее интенсивных, но гораздо более высокого порядка.

Не секрет, что человек в момент душевного подъема способен долгое время, не испытывая ущерба, обходиться без пищи. В это время он не думает ни о чем бренном. Обостряется его восприятие, усиливаются мыслительные способности; он становится «летуч», легок на подъем, не подвержен болезням.
Так, говорили катары, проявляется духовное существо в человеке. И разработали целую школу культивирования таких проявлений.
В ней не было ничего суггестивного и нездорового, вроде эмоциональной экзальтации религиозных фанатиков или наркотического опьянения средневековых арабских «гашишинов». Отказ от питания «плотью» в религии катаров активировал таинственные каналы, по которым в человека вливалась божественная энергетика. Состав человека очищался и обновлялся – и в таинстве Консоламентума к нему приходил Божественный Возлюбленный. Наступало экстатическое сочетание. Душа принимала в себя Божество.
Нечто отдаленно подобное практикуют йоги и иные восточные аскеты, добиваясь неплохих результатов. Но в их вере нет любовного экстаза. Они совершают «размен» плотского питания на питание астральными энергиями низших космических планов. Плодом этого становятся бесстрастие и буддийская холодность.
Аскетизм катаров гораздо выше и, что ли, плодотворнее. Его цель – достижение того брачного блаженства «Песни песней», о котором мы упо-мянули в предыдущем очерке. Это не отмирание живых движений души. Это, напротив, перевод их в измерение бесконечности. Катары не искали абстрактного совершенства и не искали «спасения от вечных мук». Они поклонялись Богу любви – и все, что они делали, служило к тому, чтобы войти в эту божественную любовь.

Девственный эротизм Бога любви

Собственно, катарский аскетизм в сути своей являлся даже не аскетиз-мом, а особого рода мистическим эротизмом. Но поскольку этот превосход-ный любовный экстаз способен родиться только в очищенном, одухотво-ренном существе, катарские Совершенные прибегали к определенной внешней аскезе.
Так что, вопреки расхожему мнению, в катарской системе ценностей брак не был абсолютным злом. Но они признавали иной брак – не с этой низкой грубой и временной плотью, а с вечным Божеством. В этом суть ка-тарского целомудрия.
Парадоксальным следствием такого «ухода» был своеобразный «воз-врат». Познав безграничную, переполняющую экстатическую любовь Бога Любви, Творца вселенной, Совершенный исполнялся такой же любви ко всему творению. Дьявол отныне как бы игнорировался. Святой смотрел «сквозь» сотканное «князем века сего» грязное покрывало, видя мир и людей в изначально присущем им небесном совершенстве. Узы иной, чистейшей любви пронизывали теперь его и все мироздание.
Однажды став к ней причастным, уже не хотелось возвращаться к прежним стереотипам, по которым жил «профанный мир».

Соответственно понималась и тема покаяния. Катаров называют «орде-ном кающихся христиан». Это означает не бесконечное раскаяние в одних и тех же грехах при постоянном их повторении, как у католиков. Катарское покаяние – великолепное позитивное устремление, жажда раскрыться на универсально более высоком уровне, нежели ограниченные возможности земного существования. Необходимые в таком случае жертвы приносятся достаточно легко и тут же вознаграждаются.
Так в катарстве буквально осуществилась аскетическая победа, кото-рой тягостно и безрезультатно пытались добиться католические монахи. Тайна заключалась в том, что катарский Совершенный был не только и не столько тем, кто «нашел в себе силы навсегда отречься от того, что любил раньше», сколько тем, кто реально приобрел очевидно больше, чем могла дать самая насыщенная прежняя жизнь.
Согласитесь, это качественно иной уровень мотивации.

Мы видим, что репутация «доступного христианства», которой пользо-валась религия катаров, имела более чем серьезные основания. Окружаю-щие видели в лице Совершенных реализованный идеал и понимали, что и им самим открыт этот путь.
С другой стороны, и Совершенный, взирая на «кредентов» (более сла-бых верующих собратьев, пока не решившихся принести обеты), относился к ним безо всякого отчуждения, высокомерия и превосходства, свойствен-ных католическому монашеству – «элите» римской религиозности. Слабость братьев по вере ничем не могла повредить ему – потому и не было нужды в отчуждении. А высокомерие исключалось по другой причине: опытно зная осуществимость духовного пути и могущество Консоламентума (помощи Святого Духа), катар был в силах снисходительно и милосердно смотреть на несовершенство окружающих. Просто, может быть, еще не пришло их вре-мя. В этом нет ничего фатального. Общение с Совершенным, само его при-сутствие, аура святости, окружающая его, и мягкие способы духовного на-ставничества, практикуемые катарами, незаметно приблизят это время.
Подобный подход полностью оправдывал себя. Без всякого морализа-торства, одним лишь личным примером Совершенные наполняли мирян эн-тузиазмом и вдохновляли на духовную жизнь. Историки приводят массу примеров, когда молодые люди, глядя на своих старших родственников-катаров, вступали в монашескую общину, отказываясь от брака и рождения детей.

Но все-таки, как же дети?

Итак, снова о рождении детей. Как же все-таки быть с ним?
В катарской Церкви, как можно понять, вообще не было принято на-сильственно навязывать аскетический образ жизни. Те, кто не хотел прино-сить обеты (как и те, кто приносил их, а потом оставлял общину, не выдер-жав суровых условий жизни Совершенных) не подвергались никаким санк-циям. Характерная для католического мира сегрегация (монахи – элита, ми-ряне – люди «второго сорта») среди катаров также отсутствовала. Человек был вправе сам определять, духовный или светский образ жизни ему вести. Резко негативно отзываясь о дьяволе и сотворенной им плоти, Катары весь-ма терпимо и по-доброму относились к людям, живущим в этой плоти. Душа божественна и совершенна, и рано или поздно она все равно придет к со-вершенству.
Для катаров, собственно, не существовало перспективы ада и вечных загробных мук, столь беспросветно ужасавшей католиков. Для них вопрос стоял так: познать божественное совершенство и любовь раньше, уже в этой жизни (такие, безусловно, счастливы и блаженны) или позже – за гро-бом или в ином воплощении. Такие обрекают себя на долгое существование вне блаженства Жениха, без необходимости откладывают вхождение в брачные сады Песни песней. О них сокрушались, их жалели, но не порица-ли.
«Следует ли осуждать простых людей, «кредентов», скованных плот-скими узами? Им трудно вырваться из когтей дьявола, – говорили Совер-шенные. – Однако хорошо уже то, что они верят в Бога любви и хотя бы желают стремиться к нему, ожидают Его совершенства, мечтают о нем. Они гораздо счастливее профанов, которые даже такой мечты не знают, с голо-вой погрязнув в земном копошении. Дух Святой бесконечно могуществен, и даже одно-единственное таинство Консоламентума может полностью пре-образить человека для божественной жизни».

С этим связано особое таинство катаров – наложение рук, которое многие миряне принимали на смертном одре. В этом таинстве, верили ката-ры, через руки Совершенного нисходит Дух Святой, и человек полностью обновляется. Закрываются истлевшие страницы прежней греховной жизни. Душа на пороге перехода в вечность становится чистой, чтобы начать боже-ственное бытие с чистого листа.
Все это создавало уникальные условия, когда монашеские идеалы, со-седствуя с обычной мирской жизнью, не подавляли и не запрещали ее. На-против, эти идеалы парадоксальным образом одухотворяли светское обще-ство. Нет, мы не имеем в виду открытое признание святости брака, как у ка-толиков. Катары смеялись над римским обрядом венчания. Но к самому фак-ту семейной жизни они относились… как бы это точнее выразить… отно-сились никак.
Для позиции катаров в этом отношении не существует односложного определения. Они не благословляли супружеские отношения, но и не пори-цали их. Вероучение катаров утверждает, что деторождение – дьявольская уловка, умножающая число «ангелов, ввергнутых в темницу плоти». Но на практике никто не запрещал молодым людям жениться и не разрушал уже сложившихся семей. Как было показано выше, родственнические узы даже укреплялись с принятием катарской религии, приобретая новое измерение и новые эмоциональные краски.
В целом, существование семьи в катарской Церкви можно описать так. Молодые люди, чувствующие взаимную любовь и влечение, могли сочетать-ся между собой. Следовало супружество и (часто многочисленные) дети. Вырастив и воспитав их, супруги со спокойной душой обращались к спасе-нию своей души. Один из них (а чаще оба) приносили обеты, давая друг другу «разрешение» от супружеского долга, и вступали в общину, становясь Добрыми Людьми (а со временем и Совершенными). При этом связь с деть-ми не разрывалась. Те были свободны сами решать свою судьбу. Кто-то ос-тавался в миру, создавая новые семьи. Многие, следуя примеру родителей, становились монахами. Возникала поразительная общность духовных и ми-рян: монахи часто жили в гуще людей, иногда в одном доме. Но это не соз-давало никаких проблем ни для тех, ни для других.
Даже самое сильное распространение катаризма никогда не ставило под угрозу демографическую ситуацию, утверждают историки. Влияние ка-таризма сказывалось в другом: существовавшие семьи были очень крепки. Их члены были верны друг другу не только в повседневной жизни: известна масса случаев, когда семьи, исповедовавшие «еретическую веру», вместе восходили на инквизиторский костер, сохраняя любовь и верность даже в смерти.
Мы, таким образом, видим в лице катаров пример религии, воспиты-вавшей высочайшее благородство человеческих отношений. Проповедуемое повсюду катарами целомудрие приводило не к казусам и экцессам, а к пора-зительной гармонии во всех сферах жизни. Оно не было насильственным. Вера базировалась на доброй воле и на добром отношении к личности. А потому, не разрушая семейную жизнь, вместе с тем очищала и оздоровляла ее. Ни адюльтер, ни беспорядочная сексуальность не получали распростра-нения в обществе катаров.

Блаженство духовного брака

Говоря о влиянии катарской религии девственной любви на семью и общество, невозможно не упомянуть о потрясающем феномене – институте «духовного брака». Этот феномен отразил очень интимный момент духовной жизни человека. Традиционные религии почти не имеют представления о нем, но он приобретает весьма актуальное звучание в наше время.
Сегодня многие гетеро- и гомосексуальные супруги скажут вам, что в их отношениях сексуальность далеко не всегда играет ведущую роль. Гораздо важнее – чувство духовной и эмоциональной близости, на которой и строится брак. Близость сексуальная служит лишь неким отражением, плот-ским суррогатом этого чувства. Более того, часто сексуальная сфера становится началом, разъедающим гармонию отношений между супругами.
Сексуальность, если рассматривать ее со спиритуальных позиций, не что иное как «оземлененный» вариант присущего человеку эротизма. Эротизм – по исходной природе своей возвышенное чувство. Это потенциал любви, находящий выражение в том наслаждении, какое испытывает любя-щий от сознания бытия своего возлюбленного, от созерцания его, от его присутствия и близости с ним.
Катаризм, как мы отметили выше, не отвергал эротизма. Более того, эта религия божественной любви доводила учение об эросе до его логического завершения. Поскольку человек – божественное существо, то и эротическая сфера требует одухотворения. Наивысшее блаженство заключается в божественном эросе, в доходящем до самых сокровенных, интимных глубин сочетании с Богом-Женихом. Как ни странно, это сводит на нет всю сексуальность. Обычное половое влечение и животный оргазм перед лицом чистоты божественной сферы – жалкая и грубая имитация, подобно тому как алкогольное опьянение – дешевая и небезвредная имитация естественного эмоционального подъема.

Основное устремление катаров было, конечно, направлено на сочетание с «нашим Всевышним» – Богом любви. Но это устремление не заставляло игнорировать окружающих ближних. Напротив, часто между духовными возникала особая близость. Эманация божественного эроса связывала между собой не только человека и Бога, но и человека и человека.
Так возникала уникальная связь, которую историки называют «ритуальным партнерством». Название не сказать чтобы точное – «ритуального» в таком партнерстве ничего нет. Это отношения особой любви и преданности перед лицом Всевышнего. Узы сокровенной, интимной и девственной духовно-эмоциональной близости – брак в самом высоком смысле этого слова.
Катары поощряли подобные отношения между подвижниками одного пола. По-окситански такие «компаньоны» назывались socis (духовные братья) и socias (сестры). Ничего гомосексуального в этом не было. Это был, можно сказать, образец абсолютно чистого единения – и любовь, и дружба, и родство вместе. Некоторым даже обычным людям в наше время известно состояние такой дружбы, когда твой друг в известном смысле тебе ближе тебя самого. Такие отношения – редкий идеал. Каждый хотел бы иметь такого друга. Каждый супруг хотел бы иметь такого супруга. Каждый ребенок мечтал бы, чтобы его родитель соответствовал подобному идеалу, а родители едва осмеливаются питать такие мечты о своих детях.
Об этих узах написаны романы и поэмы, хотя мало кто может похвастаться, что познал их. Среди катаров же они были обычным делом. Религия любви даже обыкновенным человеческим отношениям придавала этот универсальный смысл, этот характер совершенного брака.

«Только тот сможет всерьез сказать «я и Христос одно», кто скажет «я и мой дорогой брат одно».
Нескончаемый потенциал любви выливался в столь же нескон-чаемые и неупиваемые отношения братской любви. Ближний откры-вался как чудесный сосуд Всевышнего - и с ним духовный брак, один из четырех (с Всевышним, с ближним, с человечеством, с творением).
Из четырех наиболее доступный – с ближним. В нем же, впро-чем, и Творец, человечество и все творение.

Братья не нуждались в том, чтобы служить друг другу: совер-шенные не нуждаются в помощи. Служили они другим, сходя с горы и переносясь по воздухам. Побратимы служили друг другу великим утешением. Здесь они упокоялись, сорастворялись. Ближний был небом, лоном...
Какие же на высотах одухотворения Христова рождаются лю-бовные и братские узы! Девственны они и совершенны.
Не было нужды клясться в верности, приносить особые обеты, быть испытанными... Братство раскрывалось как начертаемая книга агапической любви.

Чистота тяготеет к чистоте. Чистый от чистого не оскверняется, чистота в их братстве умножается… Брат, сестра рядом. Как четки в руках перебираешь их имена. Каждому - прикосновение Всевышнего, круглосуточный поцелуй мира, поцелуй девственной любви.
Красовались девы в любви. И открывалось им, сколь высоки и совершенны отношения между человеками. Как изменяются они по мере одухотворения душ! И как несчастны бедные смертные, набрасы-вая на ближних пыльные проекции своих подсознательных пиявок и призраки родового прошлого, ища в ближнем подтверждение истин-ности своего пути и в конечном счете пользуясь им, вампиризируя…» (блаж. Иоанн)

Здесь еще одна тайна того, почему целомудрие в религии катаров было столь легко достижимо, столь распространено и плодотворно. Человек, ведущий эмоционально-насыщенную, богатую событиями и полноценным общением жизнь, вряд ли обратится к наркотикам и алкоголю. Точно так же тот, кто познал радость катарского чистого общения, сокровенную дружбу, имеющий ближнего, который тебе ближе тебя самого, почувствовавший блаженство духовного брачного сочетания с Богом и людьми, уже не прель-стится вульгарным сексом. Для божественно-духовной человеческой приро-ды куда более важна сфера вечности, дающая такие дары.
Думаю, именно это стремление единственно и владеет человеком. То, как оно обычно выражается в этом бедном на возможности материальном плане, лишь несчастное проявление ущербности нашего ограниченного ми-ра. Все новые и новые юноши и девушки, ищущие счастья в сексе, ищущие новизны в гомосексуальных контактах, ищущие забвения и кайфа в алкоголе и наркотиках, на самом деле ищут как-то выразить эту потребность в абсо-лютном родстве, абсолютном экстатическом блаженстве. В верности, кото-рая никогда не предаст. В любви, которая нуждается только в тебе, и кото-рая открывает тебе весь мир, и которая НИКОГДА не кончится. В вечной жизни, которая брызгала бы яркими красками и обещала безграничные воз-можности.
К этой вечности еще при жизни прикасались первые христиане – и по-тому ни во что не ставили ни угрозы языческих палачей, ни искушения язы-ческого мира. Эту вечность еще при жизни опытно знали катары – и потому стали уникальным обществом, высокая духовность которого была не во вред, а на пользу окружающему миру, пусть даже и «профанному».

Попытка цивилизации любви

Катарскую религию и катарское общество можно назвать Божествен-ной попыткой установления совершенного мира. Первая христианская цер-ковь ярко начала, но уклонилась от подлинной духовности и спустя тысячу лет пришла к полной катастрофе. Катары стали еще одной попыткой уста-новить общество любви на земле. Их религия, в центре которой – Бог люб-ви, – могла стать и уже становилась основой для целой цивилизации, основа и движущий мотив которой – высокая духовность и божественная любовь.
Если бы эта попытка удалась, мир сегодня имел бы другое лицо.
Римская церковь виновна в том, что в своей тоталитаристской экспан-сии лишила человечество великого шанса (то же можно сказать и о восточ-ной ортодоксии – ибо и в восточном христианстве были свои катары, по-давленные своей инквизицией). Тоталитаристские «мировые» религии, соб-ственно, служат единственной причиной как тоталитарных режимов ХХ ве-ка, так и современного «нового Средневековья», когда религиозный фана-тизм, экстремизм и фундаментализм принял характер глобальной угрозы. Демонические религии догмы не прекращают попыток установления дикта-туры кнута и меча над человеческим духом. Но благодаря катарам мир видел пример религии любви – гармонической религии, возвышенность и чистота которой ненасильственно преображают общество.
Сегодняшняя разнузданная манифестация религиозного варварства, когда именем Бога вновь полагают возможным оскорблять и убивать людей, далеко не случайна. Полагаем, это глубоко обоснованный кризис духовно-сти. В итоге его человечество окончательно откажется от тоталитаристской религиозности. Последует новый реванш Бога любви.
Чем внимательнее человечество отнесется сегодня к духовному насле-дию катарской Церкви, тем больше шансов, что этот реванш станет успеш-ным.